Сокровища Валькирии. Страга Севера - Страница 133

133

— Тимка, Тимка, — негромко позвал он, ещё больше возбуждая собачий восторг. Пёс вытанцовывал, стоя на задних лапах и давясь на ошейнике.

Увлечённый странной собачьей радостью, Мамонт не заметил, когда на балкон мезонина вышел человек, а случайно вскинув взгляд, увидел мужчину лет сорока, бородатого, всклокоченного, с воспалённым, блестящим взглядом. На плечи был наброшен белый, потёртый полушубок, посеревший от долгой носки.

Он смотрел молча и пристально, будто пытался узнать, кто перед ним, и не узнавал.

И облик этого человека показался Мамонту знакомым…

Около минуты они смотрели друг на друга, и тут мужчина подался вперёд, натолкнулся на поручень балкона.

— Мамонт?! — крикнул он. — Я узнал тебя, Мамонт! Как ты здесь?!

Но в этот миг Мамонт не мог объяснить себе, почему испугался этого крика: возможно, сказалась бессонная ночь, сдавали нервы, а возможно, вспомнился опыт встречи с Гиперборейцем посреди многолюдной столицы. Или уже не хотелось быть узнанным в мире изгоев?

Он метнулся к забору, в один мах перескочил его и побежал в берёзовый сквер.

А за спиной всё ещё слышался до боли знакомый, настигающий голос:

— Куда же ты?! Мамонт?! Стой! Не узнаёшь?..

На улице уже мелькали прохожие, кренились набок перегруженные автобусы, увозя народ с остановки, а Мамонт бежал, невзирая на то что бежать нелепо, что он слишком заметен среди степенно-сонливых людей. Впереди оказалась река, но дорожка вывела его к горбатому пешеходному мосту. Длиннополая расстёгнутая доха меховым шлейфом летела за спиной. На другой стороне реки он перешёл на шаг, забрёл в кусты, висящие над водой, и сел на камень.

И только тут он понял, отчего побежал и чего испугался. Можно было не смотреться в отражение на воде…

Как врач-психиатр, он знал, что значит «узнать» себя самого в другом человеке, услышать свой голос из чужих уст. То, что не произошло в насосной камере Кошгары под нескончаемый и мучительный звон капели, могло очень просто произойти здесь, на вольном пространстве. Начинать сначала следовало с прежней осторожностью, ибо весь путь мог повториться на другом уровне и в других условиях, если позволить себе расслабиться.

Отыскав рынок, Мамонт потолкался среди народа, высмотрел молодого чеченца, торгующего бананами, и предложил ему купить документы. Похоже, тот знал толк в этом товаре, пролистал со знанием дела, одобрил, что есть московская прописка, открытая виза в Канаду, а водительское удостоверение годится для всех стран мира, и предложил пятьдесят тысяч. Мамонт не стал торговаться — этих денег хватило бы до Перми и ещё дальше. Чеченец в довесок подарил ему связку бананов и поцокал языком, бесцеремонно ощупывая доху.

— Не продаётся, — сказал Мамонт и поспешил затеряться в толпе.

Он съел всю связку недозрелых тропических фруктов и ощутил зверский аппетит. Хотелось основательной пищи — хлеба, мяса, картошки, но уже и в российской глубинке рынок напоминал банановую республику, как, впрочем, и вся страна. Искать что-либо существенное не оставалось времени — до поезда на Екатеринбург оставалось менее часа.

Как в Кошгаре, опасаясь замкнутого пространства, Мамонт купил билет в плацкартный вагон и сел в поезд. Выдавая постельное бельё, проводница, женщина лет тридцати пяти, неожиданно предложила ему бритву, словно угадав, что он в странствии без всякого багажа.

— Я отпускаю бороду, — испытывая к ней благодарность, сказал Мамонт и тут же для себя решил, что и впрямь нужно отпустить бороду, коли начинать всё сначала.

В вагоне было жарковато, поэтому он лёг в рубашке, укрывшись простынёю, и через минуту уже ничего не видел и не слышал…

А проснулся от прикосновения чьих-то рук: его укрывали одеялом, заботливо подтыкая с боков. В тягучей полудрёме ему почудилось, что это — Дара, её ласковые и трепетные руки, и Мамонт начиная уж было узнавать в полумраке знакомый, милый образ, вишнёвые глаза, но усилием воли отогнал наваждение, памятуя пригрезившееся собственное отражение в человеке, вышедшем на балкон мезонина. Это была проводница, однако неяркий вагонный ночник сглаживал какие-то её особые черты, создавая некий усреднённый, идеальный женственный образ, так похожий на образ Дары. Половину жизни Мамонт мотался в поездах, испытал сервис от общих вагонов до спальных «люксов», и никогда нигде его так заботливо не укрывали от холода. А проводница между тем пошла по вагону дальше, унося ворох одеял для тех, кто мёрз.

Когда она возвращалась назад, Мамонт тихо окликнул её и спросил, где они едут.

— Скоро Котельнич, — шёпотом сказала проводница. — Спите, вам ещё далеко…

— Здесь близко моя родина, — неожиданно для себя признался Мамонт, хотя избегал всяких разговоров. — Село Тужа…

— А-а, — протянула она и, кажется, улыбнулась. — Хорошо. Спите.

Утром бабушка сошла в Вятке, а вместо неё сел парень лет двадцати, беловолосый и ясноглазый, но какой-то замкнутый и одинокий, потому что молодая пара, видимо устав друг от друга в тесноте вагона, попыталась завести с ним дорожную дружбу. Парень устранился от них и часа полтора смотрел неподвижно в окно, ничего за ним не замечая. Потом он куда-то исчез, а вернулся уже пьяный, с остекленевшим взглядом и запёкшимися до коросты губами.

Неожиданно в грохочущем пространстве за вагоном послышался надрывный крик:

— Ва! Ва! Ва!..

И поезд отозвался ему густым, могучим рёвом:

— Ва-а-а-а!..

Парня вдруг встряхнуло, лицо исказилось то ли от злобы, то ли от страха, из лопнувших пересохших губ засочилась кровь. Он как лунатик, с невидящим взором побрёл в тамбур вагона.

133