Мамонт протёр снегом гноящиеся глаза, достал холодный пистолет и побежал к месту, где только что было это существо. Осмотрел камни, расщелины среди скал и ничего, кроме следов, не обнаружил.
На сей раз, кажется, это был настоящий снежный человек, ибо ни один современный, даже самый завзятый «морж» не выдержал бы ночи на камнях. А судя по следам, этот до самого утра топтался вокруг убежища Мамонта либо лежал на снегу под ветром.
Это был рок: в прошлый раз, направляясь к заветному камню, он тащил за собой бандитов генерала Тарасова. Сейчас — какое-то чудовище…
Первые километра два в это утро он шёл с тревогой, часто и неожиданно оглядывался, надеясь уловить за спиной какое-то движение, но скоро дорога увлекла его: впереди маячил Поясовой Камень — хребет «Стоящего у солнца». На вершинах и голых плато снега почти не было, но в неглубоких седловинах между ними Мамонт тонул по пояс. К полудню он выбрался на Поясовой Камень и, чтобы не терять времени, пообедал на ходу, заедая хлеб и соль снегом. Отсюда до заветного камня оставалось километров шесть. Мамонт отлично помнил путь от него ко входу в пещеры, возле которого Валькирия уронила обережный круг и Данилу-мастера достала пуля… Мамонт спешил, чтобы засветло прийти к этому месту и отыскать лаз в пещеру: только этим путём Карна может выходить на поверхность…
Главный хребет оказался почище, выдутый ветрами снег лежал под скалами, между камнями, а по всему плато виднелась щебенистая залысина, похожая на суетливую тропинку. Мамонт перевалил на восточную сторону хребта и отыскал взглядом заповедный камень-останец со знаком жизни. Несколько правее и чуть выше его начинался развал крупных глыб, среди которых и был вход в пещеру. Солнце стояло уже на уровне с вершиной хребта, через час в сибирском склоне начнутся сумерки… Он направился прямо к развалу, утопая в снегу, — прыгать по камням было опасно. И тут вспомнил, что где-то позади за ним идёт это человекообразное существо, по всей видимости, ориентируясь по следам Мамонта. А он сейчас пробуравливал в снегу глубокую тропу, тем самым выдавая вход.
Всё повторялось!
Мамонт затаился в камнях и долго прислушивался, осматривая гребень хребта, ярко освещённого солнцем. Даже крошечный предмет сейчас бросал длинную тень, и любое движение немедленно бы отрисовалось на склоне, как на гигантском экране. Прошло минут пятнадцать, снежный человек не появлялся, лишь ветер гнал позёмку, сдувая с плато остатки снега.
Внезапно безмолвие нарушилось криком, словно кто-то пробовал голос:
— Ва!..
Эхо взметнулось над головой и унеслось к границе леса. Забыв обо всём, Мамонт выскочил из засады и сдёрнул шапку.
— Ва! Ва! Ва! — всколыхнулась тишина плачущим голосом.
— Карна, — прошептал он и вдруг увидел, что у заповедного камня поднимается в небо мятущийся столб дыма.
От предчувствия, что она рядом, затрепетала душа и ознобило спину. Не разбирая дороги, Мамонт побежал по склону, засмеялся, закричал на ходу:
— Валькирия! Карна!
— Ва-ва-ва!.. — откликнулась она радостным криком. В этот миг свет переломился, солнце пало за кромку хребта, и восточный склон погрузился в голубые сумерки. Но Мамонт заметил, как от заповедного камня навстречу ему, едва касаясь снежных застругов, летит стремительная, лёгкая фигурка. И будто волосы трепещутся на ветру!
Делая огромные скачки, он мчался вниз, и ноги всякий раз, доставая земли, находили твёрдую, надёжную опору. Сблизившись, они не столкнулись, а как бы одновременно взлетели и медленно опустились на землю, обняв друг друга. Остановилось дыхание, замерло сердце, и прежде чем ожили снова, минуло время…
— Карна, Карна, — зашептал и закричал он. — Я искал тебя, шёл к тебе… Валькирия!
Спортивная вязаная шапочка слетела с её головы, и упали, раскручиваясь, длинные волосы…
— Данила, — вдруг вымолвила она. — Данила-мастер…
Мамонт отпрянул, заглядывая в лицо.
— Я не Данила… Я Мамонт!
Она же с неистовой силой вновь обхватила руками его шею, зашептала безумно:
— Прости меня, прости меня! Я не поверила в сказку! Но ты всё равно пришёл! Ты спас меня!
Мамонт едва оторвал её руки: чужое, незнакомое лицо, бордовые коросты на обмороженных щеках, носу, коростные, в простуде, губы, мазки сажи…
— Кто ты? — чего-то страшась, спросил он.
— Не узнал меня? — счастливо засмеялась она, порываясь обнять. — Не узнал? Я опоздала, но пришла!..
— Инга?!
— Это я! — Смех её тоже показался безумным, на губах выступила кровь. — Ты приходил сюда? Ты ждал меня, Данила?!
— Я не Данила! — закричал Мамонт, встряхивая её за плечи. — Посмотри же, посмотри! Ну?
Эхо вторило крикам, и над горами клокотал бесконечный звенящий голос:
— Ва! Ва! Ва!..
Инга вдруг шагнула назад, осела в снег, лихорадка била руки.
— Кто же ты?.. Кто?!
Он взял её за обмороженные, в волдырях, руки, опустился на колени.
— Я прилетел к тебе на вертолёте, — стараясь успокоить её, проговорил Мамонт. — Помнишь? А потом ты полетела со мной и показала мне этот камень…
Она медленно приходила в себя, словно просыпаясь от болезненного, тяжкого сна.
— Где же… Данила? Данила-мастер?
— У Хозяйки Медной горы, — объяснил Мамонт. — Она заточила его в свои чертоги на сто лет. А через сто лет он вернётся и придёт к камню.
Так просил передать когда-то Страга Севера, зажимая рану на груди…
— Через сто лет. — Её взгляд остекленел. — Как долго ждать…
— Ты не пришла в назначенный день, и Хозяйка взяла его к себе.