— Такого не может быть, — заверил помощник.
— Утечка, слава Богу, внутренняя! — разозлился Арчеладзе. — И она есть!.. Хотя — стоп! Немедленно пришли ко мне Воробьёва и… Нигрея! Сам разберусь.
Когда в очередной раз перетряхивали весь аппарат КГБ, Арчеладзе, как завзятый старьёвщик, перерывал и тщательно выбирал всё то, что выбрасывалось и чаще всего по политическим соображениям не годилось для службы. Он искал матёрых профессионалов, и ему было наплевать, какому лидеру они симпатизируют. А бывало, таких спецов выводили за штат, такие кадры выносили «на чердак», как выносят старую мебель, что слюнки текли. Последний «пожар» устроил бывший пожарный, и Арчеладзе умудрился выхватить из огня сразу двух парней. Воробьёв всю жизнь занимался контролем за секретностью оперативных действий, был давним знакомым, скорее, даже приятелем, поскольку сам отчаянный рыболов и грибник, и незаметно увлёк этим делом и Арчеладзе. А Нигрей был из подразделения, которое занималось проверкой, есть ли «хвост» у того или иного объекта, то есть наблюдал за наблюдением.
Они чем-то внешне походили друг на друга — здоровые, рукастые, с переломанными и оттого горбатыми носами, бородатые и языкастые, за что их и выносили «на чердак». Арчеладзе временно приткнул их в разные группы, далёкие в общем-то от их прежней службы, но их навыки применял по назначению.
Первым прибежал Воробьёв и потому, что в кабинете никого не было, обращался запросто и на «ты».
— Комиссарчик нас обнюхивает со всех сторон, — объяснил Арчеладзе. — Нашёл какую-то дырку, тянет информацию.
— А прикидывался пожарным шлангом! Ничего, найдём и прикроем, — засмеялся Воробьёв. — У нас самое слабое место — бабы, Никанорыч, я тебе говорил. У аналитиков есть машинисточка — ити-схвати…
— Ладно, ты мне только дырку найди, но не прикрывай, — распорядился Арчеладзе. — И мы ему дезинформацию приготовим…
— С огнём не шутят! — Воробьёв погрозил пальцем. — Смотри, Никанорыч, я сначала всё проверю, в том числе некоторых мужичков послушаю. Лучше застрахуемся!
В это время пришёл Нигрей, и разговор сразу же перешёл в официальное русло, хотя полное доверие сохранилось.
— Походи за старшим Зямщицем, — приказал Арчеладзе. — Посмотри, кроме нашего «хвоста», будет кто или нет. Если заметишь кого, кровь из носу установи, чей человечек топчет.
— Будет сделано, Эдуард Никанорович! — заверил Нигрей, соскучившись по любимой работе.
— Если же старика не пасут, — продолжал полковник, — переключись на Комиссара. Он живёт на даче, особых проблем нет. Погляди, кто к нему ходит.
— Опасно, товарищ полковник, — серьёзно сказал Воробьёв. — Он наверняка обставился наружкой…
— Наша служба и опасна и трудна, — вздохнул Арчеладзе и ткнул пальцем Воробьёву в грудь. — А ты дай Нигрею микрофончик с прилипалой. Мне обязательно надо послушать, о чём вибрируют его стёкла в окнах. Понимаете, мужики, я, кажется, нащупал золотую жилку от Бормана, а Комиссарчик её тянет к себе. А чтобы дать ему по ручкам, мне перед «папой» надо выложить факты.
— Вопросов нет, — согласился Воробьёв. Нигрей же, более спокойный по характеру, лишь завернул вислый казачий ус и скрутил его в шильце.
— Если вопросов нет — вперёд! — распорядился Арчеладзе.
На следующее утро помощник по спецпоручениям встретил его в приёмной с весьма озабоченным видом.
— Значок исчез, — доложил он. — Изымать нечего. Исполнитель тут, пригласить?
— Сюда его! — чуть ли не рявкнул Арчеладзе. «Сиделка» младшего Зямщица вошёл в кабинет серым и мрачным, его полные губы спеклись.
— Где значок? — спросил Арчеладзе. — Был приказ глаз не спускать!
— Не спускал, товарищ полковник, — хрипло выговорил тот. — Вечером он положил его за щёку, как всегда. Перед этим я дал двойную дозу снотворного… Полез ему в рот — нету. Наверное, в самом деле проглотил, потому что утром поднял тревогу…
— Иди и ройся в его дерьме, понял?! — не сдерживая гнева, проговорил Арчеладзе. — Но значок чтобы был! Сделай ему промывание, клизму — что угодно!
— Слушаюсь, товарищ полковник, — старомодно отозвался «сиделка». — Напарник остался там, следит за стулом…
— Со значком немедленно ко мне! Всё!
Арчеладзе послал помощника узнать, поступила ли информация от наружного наблюдения за старшим Зямщицем, а сам повалился в кресло, отпыхиваясь от этого раскалённого утра. В это время заглянул секретарь-телефонист и сообщил, что со вчерашнего дня полковника домогается гражданин Носырев с какой-то якобы интересной и полезной для Арчеладзе информацией. Это был так называемый самотёк, которым занимался один из помощников, однако настойчивый гражданин требовал встречи с руководством. Арчеладзе отмахнулся бы, но секретарь сообщил, что Носырев — бывший сотрудник Института кладоискателей и бывший работник фирмы «Валькирия».
— Давай бывшего, — согласился Арчеладзе. — Через двадцать минут.
Сначала он дождался результатов наблюдения за «мидаком». Тот после работы вышел из здания на Смоленской площади, сел в личный автомобиль «Вольво» чёрного цвета. Он сначала заехал в коммерческий магазин, купил там сыр, печенье и баранки, после чего отправился в Химки, в реабилитационный центр, где пробыл около сорока минут. Оттуда вышел без пакета со свёртками и отправился по Кольцевой дороге в сторону Ленинградского шоссе. По пути он подсадил двух девушек (занимался частным извозом!), которые рассчитались с ним и вышли из машины на Ленинградском шоссе возле бензоколонки. После чего объект тут же посадил женщину с трёхлетний ребёнком, отвёз её к Белорусскому вокзалу, а там то ли кого-то ждал, то ли подыскивал безопасного пассажира двадцать семь минут. Наконец привёл пожилого человека с двумя чемоданами и повёз его в Шереметьево. Высадив клиента, объект загнал машину на стоянку и четырнадцать минут расхаживал возле коммерческих палаток, потом вернулся к машине, переложил из внутреннего кармана в боковой пистолет — предположительно девятимиллиметровый газовый вальтер — и простоял возле переднего бампера пятнадцать минут. Дважды к нему подходили молодые люди по всей вероятности, сутенёры, что-то спрашивали — объект отрицательно мотал головой. В двадцать один час тридцать семь минут к «мидаку» подошёл молодой человек с сиреневой дорожной сумкой, — судя по артикуляции, они заговорили по-английски, представились друг другу, после чего объект усадил иностранца в «Вольво» и поехал в Москву. На втором километре возле дорожного указателя машина остановилась, пассажир помочился, спрятавшись за низкоустановленный рекламный транспарант, и потом они ехали без остановок, исключая светофорные, до дома номер тринадцать по улице Восьмого марта. Объект здесь был впервые — ехал медленно, искал дом. Во дворе они вышли из машины и сели за доминошный столик возле хоккейной коробки. Говорили по-английски, очень тихо, но беседе помешали четверо пьяниц из близлежащих домов, которые согнали чужаков и сели распивать спиртные напитки. Объект в сдержанной форме простился с иностранцем и, оставив его у подъезда номер три на скамеечке, поехал к себе на квартиру. Иностранец же в течение восьми минут находился возле подъезда, из которого скоро вышел бородатый, мощный мужчина в казачьей фуражке и с плетью в руке. За несколько секунд он разогнал пьяниц за столиком, которые вели себя очень шумно. Мужчина пошёл в свой подъезд, но в это время к нему выскочила женщина, вероятно жена, — дородная, степенная красавица, сказала иностранцу: «А ты что здесь торчишь, рожа? Пошёл вон, подкидыш!» Иностранец понимал русский язык и торопливо ушёл к соседнему подъезду. Мужчина с плетью и его жена поднялись на третий этаж в квартиру номер восемьдесят и заперли дверь. Иностранец же вновь вернулся к подъезду номер три, а через четыре минуты к нему вышла молодая женщина в кожаной куртке, поцеловала в щёку и подвела к белому «жигулёнку» шестой модели, стоящему во дворе. Они сели и поехали на улицу Рокотова, где остановились возле дома номер семь и вошли в квартиру номер тридцать пять. Женщина отпирала дверь своими ключами. До восьми часов текущего дня из этой квартиры никто не выходил. Наблюдение оставлено. «Мидак» же тоже всю ночь оставался дома и в семь часов сорок три минуты поехал