Сокровища Валькирии. Страга Севера - Страница 32

Можно было понять новых идеологов и журналистов: они обеспечивали закономерность и причины смены режимов, разъясняя, умиротворяли «народные массы», «голодных и рабов». Можно было объяснить крайность суждений пострадавших — чтобы герою стать героем, следует возвеличить противника, показать его мощь и жестокость. Но если даже всё разделить на «шестнадцать», явственно усматривался «командирский приказ». Не нашлось ни одного члена Политбюро, ни одного секретаря обкома, кто бы возмутился происшедшим, вышел на площадь, крикнул, призвал, напротив, большинство дружно начали жечь свои партбилеты. Привыкшие к приказам, они не умели даже лукавить. И лишь рядовые, брошенные командирами на произвол судьбы и находясь в полном неведении, буянили и орали на площадях.

В восемьдесят девятом году была полностью заменена контрольно-ревизионная служба Третьего спецотдела, и тогда же человек по прозвищу «Птицелов» оказался на пенсии и под чужой фамилией, после чего Стратиг потерял контроль над состоянием золотого запаса. По всей вероятности, именно в этот год часть государственной казны была изъята из хранилищ. Сделать это могла только высшая партийная элита, одновременно являющаяся высшими государственными чиновниками. Командиры пониже рангом получали не золотом, но валютой и родными миллионами рублей, которые в спешном порядке вкладывались в банки либо в своё дело.

Судя по уголовным делам Средней Азии, у партийных кощеев была необузданная тяга к золоту и драгоценным камням. Они даже не понимали, зачем это им нужно в коммунистической стране. Однако те, кто получил свой «пай» из государственной казны, наоборот, великолепно знали будущее, ибо сами спланировали его и обеспечили золотом. Только уникальная, хорошо скоррумпированная организация могла произвести подобную операцию и только в СССР. А потом выполнить команду на погружение…

Вторую версию можно было условно назвать «Коррупция».

Мамонт отыскал заварку, залил её кипятком прямо в большой фаянсовой кружке и накрыл блюдцем. В тот же миг услышал мягкий, но с менторским оттенком голос:

— Дорогой, никогда не делай больше так. Пожалуйста.

«Жена» стояла в дверном проёме кухни, обернувшись пуховым одеялом. Застигнутый врасплох, Мамонт развёл руками:

— Интересно… Я ещё ничего не сделал.

— Если ты станешь заваривать чай, как распоследний бомж, кто же поверит, что ты — современный аристократ? В тебе сразу признают Мамонта.

— Так, — усмехнулся он, — первый семейный скандал… А если я привык? Мне кажется, так вкуснее!

— Отвыкай, милый. Приготовлю и подам. — Надежда принялась собирать чайные приборы на подносе. — Из бытовых мелочей складывается манера поведения. Незаметные, второстепенные детали накладывают отпечаток и на характер, и на образ мышления. Поэтому важно всё. Дипломатические обеды с пресловутой сложной сервировкой и приборами делаются не ради того, чтобы показать изысканность стола. Есть можно и руками, и с газеты… Сложность обыденных бытовых вещей незаметно начинает диктовать и направление застольных разговоров, и поиск компромиссных решений. Ты же станешь искать специальный нож, чтобы взять масло, и не будешь резать им отбивную…

— Спасибо за блестящую лекцию! — засмеялся Мамонт. — Извини, я Смольного института не закапчивал Можно, в последний раз попью чай, как бич?

— Нет, нельзя, — она хладнокровно выплеснула уже заварившийся чай. — Сейчас приготовлю.

— Да! Жена попалась с характером!

— Что делать? Браки творятся на небесах… — ей, кажется, стало чуть грустно — потемнели карие глаза. — Увы, я не Валькирия и не могу избирать: не владею космической стихией. Но я — Дара! И мне подвластны стихии земные… О! Ты ещё не знаешь, какая я коварная! Женщина Дара — это змея. Вползу куда угодно, притворюсь мёртвой, зачарую-заворожу. Мой яд убивает и исцеляет. Люблю греться за пазухой или на солнышке… потому что сама — холодная. Притронься к моей руке.

Мамонт послушно притронулся — кожа действительно была ледяная.

— Это потому, что нет отопления в доме, — сказал он.

— Нет, Мамонт, не потому, — многозначительно сказала она и рассмеялась. — Ну что, страшно?

— Страшно, — признался он. — С детства боюсь змей.

— Чай готов, — вдруг объявила она служебным тоном. — Я подам в кабинет.

— Давай вместе попьём здесь? — предложил Мамонт.

— Увы, не стану больше мешать. Я уползаю!

Она, как профессиональная официантка, взяла поднос на пальцы поднятой руки и понесла по лестнице на второй этаж.

— Спасибо, Дара! — сказал он вслед.

— Нужно говорить — спасибо, дорогая, — на ходу поправила Надежда. — Завтра займёмся твоим английским. Произношение у тебя наверняка не годится для жителя Канады.

Мамонт вспомнил Даренку из сказки «Серебряное копытце». Видимо, Бажов слышал о женщинах Дарах либо встречал сам. Это был не простой сказочник…

Он поднялся в кабинет и, сломив своё самолюбие, признал, что чай, приготовленный Дарой, на самом деле вкуснее, чем бичовский, «купеческий». И ещё понял, что её появление среди ночи, лекции о правилах хорошего тона и рассказы о змеях не случайные, что она за несколько минут отключила его от размышлений и как бы проветрила разум. Владение тонкой психологией это такой же талант, как живопись или музыка.

Некоторое время Мамонт пил чай и улыбался, сам не зная отчего, пока на глаза не попали два листа с условными названиями версий. Третий был чистым…

Он размашисто написал — «Залог».

Неумолимый бульдозер партийного государственного управления был хорош внутри страны, населённой «голодными и рабами». Однако становился совершенно непригодным для тактики и стратегии геополитики. Он катастрофически терял своё главное достоинство — уважение со стороны государств соцлагеря и страх в капиталистических державах. Тем более из-за своей неповоротливости он увяз в Афганистане, и это стало последней каплей. Следовало списывать его в металлолом и покупать либо строить новую машину. И тогда возник термин — новое мышление. Строить было некогда: предчувствуя успех, Запад начал мощное давление, предлагая готовую, отлаженную и проверенную систему государственного управления. Разумеется, эта машина не годилась для российских дорог, да и не было обученных водителей, однако Запад обещал сервисное обслуживание и кое-какую гарантию. Кроме того, машина была радиоуправляема и, имея под руками кнопки, можно было всегда подкорректировать движение. Одновременно Запад не верил ни в «новое мышление», ни в слово, даваемое в переговорах с глазу на глаз, поскольку хорошо себе представлял известное российское отношение к чужим новоизобретениям: либо её начнут переделывать с помощью лома, либо установят танковый двигатель и ракетные установки. А на этой машине следовало блюсти технологические тонкости, то есть закон. И тогда появился термин — «правовое государство». Практичный Запад не поверил и этому, а потребовал залог, реальную сумму в золоте, сразу под всё — под новое мышление, разоружение, «правовое государство» и под страхование инвестиций, которые должны были помочь реформировать экономику.