Сокровища Валькирии. Страга Севера - Страница 37

К оглавлению

— Ещё позвонит — пригласи ко мне.

— Есть.

Локтионов встал по стойке «смирно» у порога. Арчеладзе подал ему рапорт:

— Возьми и брось в корзину.

— Он от меня ушёл, — с внутренней злостью сказал Локтионов.

— Кто — он?

— Объект. Вишнёвый «Москвич».

— А ты сразу рапорт? — возмутился полковник. — Посмотрите, какие мы самолюбивые!.. Ничего, он и от меня вчера ушёл. Ты его пометил?

— Я лично поставил в задний бампер радиомаяк, — признался старший группы. Через три минуты он перестал сначала работать. Потом заработал… Но оказался на заднем бампере «Жигулей» девятой модели. Я мотался за этими «Жигулями»…

— Ты в следующий раз привяжи этот «Москвич» тросиком к своей машине, посоветовал полковник. — Никуда не уйдёт. Или верёвочкой. Иди и трудись. Всё!

Он ушёл в комнату отдыха, налил стакан вина и выпил до обеда, чего никогда не позволял себе. Ему казалось иногда, что он, как чёрный таракан, видит исходящую из тела радиацию. Она представлялась тонкой, бестелесной пылью, которая остаётся на стенках гильзы после выстрела. Эта пыль, прикипевшая в тканях, конечно же, не размывалась красным вином…

Стронций медленно делал своё дело. Неужели и его после смерти похоронят в свинцовом гробу?

Неожиданно заверещал телефон в кабинете. Арчеладзе давно привык к их голосам — каждый звучал по-своему, но этот будто бы был незнакомым и каким-то мерзким. Он выглянул из комнаты отдыха и сразу понял: звонил красный прямой телефон шефа.

Тот самый, что мёртвым простоял все два года.

Полковник не спеша налил ещё полстакана, выпил и только тогда поднял трубку.

— Господин полковник, прошу вас зайти ко мне, — мягко предложил Комиссар.

Он всех называл господами и делал ударение на этом слове. Это был его стиль. Арчеладзе же принципиально говорил ему «товарищ генерал», тем самым подчёркивая его комиссарство. А тот ничего не мог поделать, ибо по уставу все ещё были товарищами.

Шеф предложил ему сесть, попутно оценивая психологическое состояние подчинённого.

— Прошу вас, Эдуард Никанорович, приоткройте завесу таинственности вокруг вашего дела, — Комиссар миролюбиво улыбался. — Меня интересует лишь ваша работа в среде оппозиционных сил.

— Меня эта работа как раз мало интересует, — холодно ответил полковник. — Я не занимаюсь политикой.

— Но ваша агентура работает в этой среде.

— Да и нет. Потому что мне нужна лишь некоторая информация, связанная с основной деятельностью отдела. А вообще это бесперспективное дело. За два года ничего ценного не получил.

Комиссар покивал головой, будто бы соглашаясь, и тут же спросил:

— Как вы считаете, на какие средства существуют патриотические партии и движения? Кто их финансирует?

— Никто, с миру по нитке!

— Этого не может быть.

— Может, — буркнул полковник. — Насколько я представляю, патриотизм всегда существовал на энтузиазме, на любви к отечеству.

— Любопытное суждение…

— Чего уж любопытного, товарищ генерал? И прошу вас, не привязывайте меня к политике. Мне лично всё равно: левые, правые, красные, белые…

— Да Боже упаси! — замахал руками Комиссар. — Мне, наоборот, нравится ваша позиция. Мы должны служить отечеству, а не политикам… Скажите, господин полковник… с какими проблемами сталкивается ваша агентура во время работы среди оппозиции?

Полковник посмотрел на него оловянными глазами:

— Красных флагов не хватает.

— Красных флагов? Мне нравится ваш юмор!

— Это не юмор. Старые износились, ОМОН много изорвал. А новых не шьют. И кумача не выпускают.

— А если серьёзно? — Комиссар заскрипел кожаной курткой.

— Если серьёзно, то в рядах оппозиции мне скучно работать. Для меня там ничего нет. А проблемы? Одному агенту сломали рёбра в давке, двоих омоновцы измолотили дубинками, попали в больницу. И ещё один получил воспаление лёгких.

— Понимаю, понимаю, — закивал шеф и неожиданно переключился: — Вы сегодня собрались в командировку?

Полковник внутренне насторожился, вспомнив о «стукачах» в своём отделе, но тут же расслабился: спецрейс самолёта заказывался через аппарат шефа.

— Да, мне срочно нужно вылететь в Ужгород.

— Прошу вас, господин полковник, отмените командировку, — с нотой требовательности произнёс Комиссар. — Перенесите на несколько дней.

— Это невозможно, — категорично заявил Арчеладзе. — Извините, вынужден не подчиниться.

— А если это мой приказ?

Наглость его уже перехлёстывала через край. Комиссар пытался подмять отдел и его, полковника Арчеладзе, под себя! Вообще бы следовало взорваться и хлопнуть дверью.

И тут же доложить «папе». Однако красивее было уйти отсюда с дипломатической улыбкой.

— Придётся отменить приказ, товарищ генерал. Мой патрон дал «добро» на командировку. Увы!

— Ну, коли так! — тоже дипломатично разулыбался шеф. — Не смею задерживать.

— Честь имею! — кивнул полковник и вышел. И возвращался в свой отдел обескураженным, силясь объяснить, с чем связан этот несостоявшийся приказ. То ли Комиссарчик что-то пронюхал про амальгаму — а такого быть не может! Даже Воробьёву словом не обмолвился, — то ли это просто провокация, проявление своей воли и прихоти: а вот захочу — отложишь командировку.

Срочно нужен Нигрей! Может, он что прояснит… А если Нигрей вляпался? Не смог использовать «мочалку»?.. Он едва сдерживался, чтобы не бежать коридорами, но в свою приёмную буквально ворвался. Секретари вытянулись.

— Нигрей объявился, — доложил телефонист, — через час будет здесь.