— Вас понял, товарищ полковник, — козырнул кадровик, единственный, кто носил форму во всём отделе.
Арчеладзе подошёл к окну — дождь перестал, и над крышами домов плыли рваные холодные тучи, на фоне которых мельтешила несомая ветром листва. Ему вдруг захотелось полного одиночества, тишины, и с подступающей осенней грустью он подумал, что скоро выпадет снег и до самой весны теперь не увидеть травы, не походить по мягкой, талой земле, не услышать запаха листвы, хвои, грибов…
Решение созрело спонтанно, резко и необратимо, словно шапкой оземь ударил. Полковник вызвал Воробьёва. Едва борода его просунулась в двери, как хитрый выпуклый глаз завертелся, изучая настроение начальника, чтобы в соответствии с ним избрать манеру общения. Взгляд его остановился на бутылке вина. Опыт подсказал ему начать с доклада, поскольку вино на столе шефа могло означать и утоление радости, и утоление горя.
— С Зямщицем-младшим происходят странные вещи. Он считает, что значок фашистской партии рассосался из его кишечника и попал в кровь. Ему кажется, что он теперь — воплощение символа НСДАП, живая свастика. Врач Масайтис ничего сделать не может, гипноз бессилен.
— Ну и прекрасно, — проговорил полковник, глядя в окно и потирая бархатистый подбородок.
— Теперь относительно наших внутренних дел, Никанорыч, — расслабился Воробьёв. — Группа экспертов надёжная, к утечке информации не причастна. Стучит только машинистка. Причём с охотой берётся перепечатывать бумаги не только аналитической группы…
— Как её зовут? — спросил полковник.
— Редкое имя — Капитолина… — Воробьёв ухмыльнулся: — Но какая талия, какая редкая грудь — ёкарный ба-бай!..
— Сейчас в наличии у тебя есть человек, который обеспечивал встречу с Птицеловом? — перебил восхищения Арчеладзе.
Воробьёв прищурил глаз, покусал внутреннюю часть губы.
— Есть, товарищ полковник…
— Освободи его от всех поручений и немедленно отправь на Ваганьковское кладбище, — распорядился полковник. — Пусть присмотрит за могилой Сергея Ивановича Зайцева.
— Что такое, Никанорыч? — встревожился тот.
— Пока ничего… Если будут эксгумировать труп, пусть отснимет весь процесс, в деталях и лицах, — Арчеладзе присел на угол стола. — Меня интересуют судмедэксперты, их фамилии. Кто конкретно производил вскрытие, кто делал химические анализы, где и в присутствии кого. Пусть проследит, куда потом поместят труп… Твой человек должен быть хладнокровным и не брезгливым. Дело в том, что тело Птицелова должно после экспертизы находиться у нас, в нашем распоряжении. Определись с моргом, где можно его спрятать на время.
Воробьёв подёргал бороду, вздохнул и вдруг схватился за щёку:
— Придётся мне самому… Тут ещё зуб разнылся. Надо нерв удалять.
— Нет, Владимир Васильевич, поручи это дело подчинённому, — воспротивился полковник. — Ты мне нужен для другого дела.
— А что ещё, Никанорыч? — с тоской спросил Воробьёв.
— В лес поедем, за опятами. Выезд — в семнадцать часов.
— За опятами? — не поверил тот, забыв о зубе, — прикидывался…
— Ага… С ночёвкой. Помнишь, были в охотничьем домике?
— Да как же, Никанорыч!
— Нигрея возьмём с собой.
— Обязательно! — разгорячился и взвеселился Воробьёв. — А то ходит какой-то ватный, вялый…
— И Капитолину, — добавил полковник.
Воробьёв вытаращил глаза:
— Кого?..
— Капитолину, машинистку из аналитической группы, — пояснил Арчеладзе. — Ту, которая стучит. Пусть тоже отдохнёт от трудов праведных.
Отыскать, где поселился Кристофер Фрич, не составило труда, но, как сообщила дежурная по этажу в гостинице «Москва», гость появился в своих апартаментах вчера поздно вечером, затем вызвал такси и куда-то уехал. Мамонт снял номер в том же коридоре — небольшой, однокомнатный, какой оказался свободным, и позвонил Даре.
— К обеду меня не жди, дорогая, — сказал он и сообщил свой номер телефона.
Несколько часов подряд, приоткрыв дверь, он слушал коридор — мягкие шаги по ковровой дорожке, бренчание ключей в замках, — к двери апартаментов никто не подходил. Пришлось звонить домой и отказываться от ужина.
— Ты опять не придёшь ночевать, милый? — с тоской спросила Дара.
— Отдохни от меня, дорогая…
Он сходил в буфет, купил бутерброды, сок и, возвращаясь назад, увидел впереди себя высокого молодого человека с сиреневой сумкой. Мамонт замедлил шаг. Гость небрежно отпер дверь апартаментов, отворил её ногой и вошёл. Мамонт тут же позвонил Даре и, отыскав в справочнике телефон, попросил её поговорить с молодым человеком, уточнить его имя, а потом перезвонить ему. Через пять минут Дара сообщила, что это действительно Кристофер, что к нему есть очень простой и хороший путь — его гиперсексуальность.
— Спасибо, дорогая, — поблагодарил он и положил трубку.
Стратиг рекомендовал ему в таких случаях никогда не приступать к каким-либо действиям без тщательного изучения личности и психологических возможностей. Если с первой попытки Мамонту не удастся расположить к себе Кристофера и установить контакт, другого раза просто не будет. Он сам к себе уже не подпусгит никого либо позаботится, чтобы не подпускали. Не зря он в разговоре с «пожарником» очень беспокоился об охране…
Да, это был тот случай, когда следовало пустить вперёд «постельную разведку», и Дара почти прямо ему об этом сказала. Она бы смогла обработать этого иностранца — вытянуть дополнительную информацию, выстроить его логику поведения таким образом, что он сам побежит искать встречи с Мамонтом. Интуитивно узнавая ключевую фигуру фирмы «Валькирия» в молчаливом, невзрачном Джоноване Фриче, Иван Сергеевич, даже имея с ним деловые контакты, не смог приблизиться к таинственному представителю Интернационала ни на миллиметр. Эти люди окружали себя защитным полем и сами выбирали партнёров.